Направляясь отсюда в сторону Делавэр Гэп, Амелия сбросила высоту, чтобы поближе рассмотреть верхушки дубов, орехов и вязов. Разглядывать местность можно было с высоты не более пятисот футов. И вот привлекательная женщина спускается с аэростата на подвешенной гондоле, где потом раскачивается туда-сюда, будто девушка Гибсона[24] на качелях под деревом, хотя в данном случае Амелия качалась над деревьями. Сегодня на ней было красное платье без рукавов. И наверняка среди зрителей найдутся такие, кто надеется, что Амелия войдет в раж, снимет платье и сбросит его, развевающееся, на деревья, где оно как раз будет хорошо сочетаться с осенними листьями. Она не собиралась этого делать, потому что давно завязала с этим, о чем неоднократно заявляла своему продюсеру Николь. Но в этом платье Амелия выглядела особенно эффектно, тем более что время от времени оно надувалось парашютом и задиралось вокруг талии.

Раскачивание над поверхностью было одним из фирменных приемов Амелии. Сейчас она выполняла его вновь, предоставив управление «Искусственной миграции» своему крайне умелому автопилоту Франсу. Расположившись на своем сиденье, Амелия принялась тянуть за веревки, покуда ее движения не стали напоминать колебания маятника. Внизу расстилалось бескрайнее колышущееся одеяло из осенних листьев, и она упивалась великолепием пейзажа. Но затем Франс сообщил ей, что лебедку опять заело – такое иногда случалось, когда трос натягивался до предела.

Она застряла на конце троса, о нет! Сколько можно?!

Продюсеры заверяли, что лебедку починили, но вот Амелия снова зависла в двухстах футах ниже дирижабля, над самыми кронами. В одном платье, на пронизывающем ветру. До Нью-Йорка в таком положении не дотянуть.

Но Амелию не зря прозвали Непогрешимой, у нее всегда под рукой был Франс. Ветер дул слабо, и, после краткого совещания, Франс опустил дирижабль настолько, чтобы Амелия смогла соприкоснуться с верхушками деревьев. Благодаря чему она ухватилась за верхние ветви высокого вяза и сумела на них закрепиться. Ура! По бедра в листве, словно дриада, Амелия с залихватской улыбкой посмотрела вверх на «Искусственную миграцию» и дроны, с которых велась съемка.

– Смотрите все сюда, – произнесла Амелия. – Кажется, мы с Франсом нашли выход из трудной ситуации… Ой, смотрите, белка! Не знаю, то ли рыжая, то ли серая. Их не так-то легко различить…

Франс продолжал опускать дирижабль, трос скрылся где-то в глубине леса, пока судно не заслонило небо над Амелией, а гондола едва не стукнула ее по голове. Она пригнулась, велела Франсу открыть люк. Медленно раздвинув листву, раскрылись створки. Амелия ухватилась за них и забралась внутрь. После чего расстегнула ремень и вручную вынула трос, несколько раз хорошенько дернув, чтобы вырвать его из веток. Когда тот оказался внутри гондолы, Амелия приказала Франсу закрыть люк и начать подъем, а сама поспешила наверх, чтобы выпить горячего шоколада.

Наблюдавшим за всеми этими эскападами зрителям понравилось такое приключение, о чем свидетельствовали многочисленные отзывы. Разумеется, нашлись и разочарованные тем, что Амелия все время оставалась в одежде. На стороне последних была и продюсер Николь, предостерегавшая, что шоу скоро начнет терять популярность. Но Амелия не обращала ни на кого внимания, тем более на Николь. «Искусственная миграция» отправилась дальше: сначала над равнинами, поросшими низкорослыми сосенками, затем над зеленым необитаемым побережьем Нью-Джерси, затопленным задолго до главных наводнений, и, наконец, вошла в синеву Атлантики.

Амелия напомнила своей аудитории, что они сейчас пролетели лишь по одному экокоридору из множества, которые делили теперь материк с его городами и садами, федеральными автострадами, железными дорогами и линиями электропередачи. Словно разные миры накладывались друг на друга, образуя случайную мегаструктуру, посткарбоновый пейзаж, где каждый играет свою роль в великом танце природы, а экокоридоры создают жизненное пространство нашим «младшим братьям и сестрам», как называла их Амелия в своих передачах.

Экокоридоры приносили пользу всему живому. Они создавали впечатление совершенно дикой природы. Пролетая в пятистах футах над ними, легко было прийти в восхищение. Критики программы Амелии и искусственной миграции в целом не уставали указывать, что сама она была не более чем одним из наиболее харизматичных представителей мегафауны, подобно ее любимым зверушкам, и летала над миром лишайников, грибков, бактерий, над сложным следствием работы фотосинтеза и других процессов, не замечая их. Когда-то она тоже внесла свой вклад в создание экокоридоров, в чем мог убедиться любой, кто интересовался прошлым Амелии, но теперь для нее настало время парить.

Франс увел дирижабль далеко от берега, и тот оказался над Атлантикой, потом взял влево и двинулся на север, к Нью-Йорку. На пересечении Нью-Джерси и Лонг-Айленда показался узкий сероватый шов – мост Верразано-Нарроус, и вскоре к северу от него быстро возник огромный город во всем своем великолепии, казавшийся лоскутным одеялом под легким слоем белых облаков. Нью-йоркская бухта, конечно, была заселена людьми, хотя тоже считалась экологической зоной, восхитительной экосистемой Маннахатта. И все же человеческое в ней доминировало. Удивительный, величественный, даже бодрящий после монотонности восточных лесов и горных плато пейзаж. С высоты парения Амелии бухта казалась собственной моделью, с мешаниной крошечных строений и мостиков, с замысловатым скоплением однообразно серых архитектурных форм. Даунтаун подтопило, но это была лишь малая часть огромной бухты, пусть и настолько плотно усеянная небоскребами и окруженная доками, что старый контур острова теперь было легко различить. Аптаун оставался над водой и плотнее, чем прежде, был застроен зданиями, в том числе многочисленными новыми сверхнебоскребами, красочными графеновыми башнями, что высились к северу от Центрального парка и тянулись намного выше тех, что когда-либо были воздвигнуты в южной и средней частях острова. Из-за чего Нижний Манхэттен визуально казался затопленным сильнее, чем на самом деле.

Амелия рассказывала зрителям об этих видах с восхищением, свойственным всем манхэттенским экскурсоводам:

– Видите, как разросся Хобокен? Целая стена из сверхнебоскребов! Как отрог Палисада, который во время ледникового периода так и не ушел под землю. Жаль только Мидоуленд, красивое было болото, зато теперь он здорово продлевает бухту, да? А Гудзон – настоящая ледниковая впадина, заполненная морской водой. Это не просто обычное русло. Могучий Гудзон, юху! Народ, это одна из величайших святынь дикой природы на Земле! Очередной образец наслаивающихся сообществ. – Она повернула камеру на восток. – А Бруклин и Куинс образуют очень необычную бухту. Как по мне, она похожа на какой-то прямоугольный коралловый риф, оказавшийся над водой при отливе.

Франс уже начал посадку «Искусственной миграции» на то, что осталось от острова Говернорс, и Амелия продолжила:

– Этот кусочек острова Говернорс, который до сих пор торчит из воды, и есть изначальный остров. Подводная часть была насыпана землей, которую нарыли, когда строили метро под Лексингтон-авеню. – Николь отправила ей сообщение: «Пора закругляться», и Амелия попрощалась: – Ладно, ребятки, рада была провести с вами время, спасибо вам всем, что путешествуете со мной. – Ее облачная аудитория была немалой: в среднем порядка тридцати двух миллионов зрителей за все время полета, причем половина из-за рубежа. Это делало Амелию одной из крупнейших облачных звезд, а среди тех, кто был связан с природой, и вовсе главной мегазвездой, настоящим черным лебедем. – Надеюсь, вы вернетесь и присоединитесь ко мне снова. А пока мы будем спускаться на Нижний Манхэттен, со стороны Гудзона над каналом 23-й улицы. Никогда не знаю, как их называть. Здесь, в Нижнем Манхэттене, улицами их больше не называют. А если вы назовете – сразу поймут, что вы не местный. Но я и есть не местная, так что ничего страшного.